Ну и что-бы заинтересовать читателя выложу пролог.
Пролог
Денек был хорош. Яркий, солнечный, умытый небольшим ночным дождиком, он сверкал, словно начищенный петровский пятак, заставив пенсионеров, составлявших основную массу пассажиров этой утренней электрички, забыть о проблемах, безденежье, старческих болячках, повытаскивать на свет божий заботливо укутанные по осени в старые тряпки лопаты, грабли и тяпки и, подобно леммингам во время их странных кочевок, устремиться толпой на штурм электричек. Вот толпа выплеснулась на перрон и торопливо двинулась к автобусным остановкам, по пути смешавшись с теми, кто по утреннему холодку спешил к привокзальному рынку, вольготно раскинувшемуся на специально огороженной территории, своевольно выплеснувшемуся на ступеньки подземного перехода и даже протянувшему свои щупальца к самым автобусным остановкам.
Высокий подтянутый майор с эмблемами горного стрелка, неторопливо двигавшийся в толпе, вдруг остановился и замер, не отрывая глаз от безногого мужика, сидевшего на грязноватом половичке с полузакрытыми глазами и тихонько, с надрывом, тянувшего: «И на рассвете вперед уходит рота солдат…», неумело подыгрывая себе на гитаре. Несколько мгновений офицер вглядывался в лицо, искривленное страдальческой гримасой, затем шагнул вперед и негромко позвал:
– Григорий? Изгаршин?
Безногий вздрогнул, его лицо мертвенно побледнело, он медленно открыл глаза:
– Командир?..
Майор присел на корточки, снял фуражку и пригладил волосы.
– Вот, значит, как…
Безногий сглотнул. Несколько мгновений они оба молчали, и это молчание да еще разительный контраст между чисто выбритым, лощеным офицером и заросшим щетиной, каким-то замызганным, опустившимся инвалидом – при том, что они тем не менее явно были одно, – как бы обособило их от многолюдного потока, отделило напрочь от весеннего тепла и суеты выходного дня.
– Давно ты так?
Безногий скривил губы в непонятно что обозначавшей тоскливой гримасе.
– У тебя есть квартира? Пенсия?
Безногий хмыкнул. Майор покачал головой и поднялся на ноги.
– Вот что, Григорий, пожалуй, нам стоит пообщаться поближе.
На небритых щеках безногого заиграли желваки.
– Нет, командир, не о чем нам разговаривать. Да и как? Половичка мне одному мало, да и не сядешь ты на него, а туда, где ты сядешь, меня не пустят. Да и ползти долго, мне еще… день отработать надо. – Инвалид скрипнул зубами. – Разошлись наши дорожки, и теперь уж навсегда…
Майор криво усмехнулся, безногий замер. Когда его взводный, на погонах которого тогда еще сверкало по паре маленьких лейтенантских звездочек, усмехался так, очень многое из того, что казалось раньше невозможным, неожиданно переставало быть таковым.
– Ну это мы еще посмотрим… – Майор, гибко наклонившись, с неожиданной легкостью поднял безногое, но довольно массивное тело. – Держись за шею.
Инвалид сдавленно произнес:
– Измажу…
Однако майор лишь насмешливо фыркнул и двинулся вперед легким, неспешным прогулочным шагом…
Когда они вышли из подземного перехода, впереди нарисовались двое качков. Вот они заметили необычное зрелище, на которое смотрели почти все, кто в тот момент шел по переходу или в его сторону, секунды две оторопело пялились на странную парочку, затем один из них поспешно подскочил к майору:
– Эй, ты че, ты куда безногого понес?
Майор остановился, резко развернулся (так, словно у него на руках ничего не было) и, окинув двойку громил небрежно-презрительным взглядом, вполголоса произнес:
– Это мой бывший солдат. Мы решили немного выпить, – он мгновение помедлил. – А почему это вас так заинтересовало?
Качок, задавший вопрос, наморщил лоб, напряженно переваривая информацию, затем его лицо прояснилось и он уже открыл было рот, чтобы вежливо предложить этому придурку в форме положить вещь на место и не вмешиваться в бизнес, когда его опередил второй:
– Какие проблемы, командир? Все в ажуре, идите к «Любаше». Скажите, Баркас послал – обслужит в лучшем виде.
Офицер небрежно кивнул:
– Спасибо, – но мы, пожалуй, поищем что-нибудь получше. – Легко развернувшись на каблуках, он направился к стоянке такси. Первый качок проводил их недоуменным взглядом, затем повернулся к товарищу:
– Ты че, Колян, он же… это ж Гришаня-инвалид… нам же Татарин…
Второй окинул его снисходительным взглядом:
– Дурак ты, Молотила. Ты значок на мундире видал? Это ж терранец. Я в армии на них насмотрелся. Если б ты сейчас начал права качать, то уже через пять минут тут была бы толпа ментов и военных. А потом нас в такой бы оборот взяли, что никакой ментовский крышарь не помог бы. – Он помолчал, усиленно размышляя. – А вообще, Татарину надо сказать… Похоже, с Гришаней придется распрощаться. А жаль – не мужик, а золотая жила был. Орденоносец!
– Да ты че, – скривился Молотила, – этот… военный… он же не наш. Я его никогда здесь не видел. Уедет – и никуда Гришаня не денется.
Второй вздохнул:
– Дурак ты, Молотила, потому тебя и в армию не взяли. Вон даже званий не различаешь. Я ж тебе сказал – это терранец. А если они за какое дело берутся, то самое правильное – не путаться у них под ногами. Если этот майор за Гришаню взялся, можешь быть уверен, на вокзале он больше не появится…
В ресторан «Золотая корона» их пустили не сразу. Метрдотель сначала пораженно уставился на неожиданное явление, возникшее на пороге его фешенебельного ресторана, после чего попытался деликатно намекнуть, что остальные гости будут не в восторге от подобного соседства. А потому он предпочтет лучше потерять двух столь уважаемых клиентов, нежели лишиться всех остальных и своими руками разрушить ауру престижности, окружающую его заведение. Но майор только улыбнулся (правда, так, что у метрдотеля по спине пробежали мурашки) и учтиво сказал:
– Мы никоим образом не хотим создавать вам лишних проблем. И если среди ваших посетителей есть люди, коим созерцание кавалера ордена Андрея Первозванного с мечами может создать проблемы с пищеварением, то мы готовы оплатить отдельный кабинет.
Метрдотель несколько мгновений вглядывался в холодно блестевшие глаза высокого военного, которому дополнительный груз, казалось, нисколько не мешал вести учтивую беседу, и молча кивнул головой…
Спустя час изрядно осоловевший Григорий закончил свой горестный рассказ:
– … и за это меня посадили на пятнадцать суток. Но скажу тебе честно, командир, если бы все случилось еще раз, я бы опять дал ему в морду.
Майор некоторое время сидел молча, задумчиво рассматривая на просвет остатки водки в своей рюмке, затем решительным жестом поставил ее на стол и, взяв бутылку, разлил по рюмкам остатки водки.
– Вот что я тебе скажу, Григорий, либо я чего-то не понимаю, либо… кто-то другой еще не понял, что мы живем в империи! Сдается мне, более вероятно второе. А потому давай-ка на посошок и… поехали.
– Куда? – оторопело спросил инвалид.
– Увидишь. – Майор усмехнулся и лихо опрокинул рюмку.
Когда эта неординарная парочка появилась в приемной губернатора, секретарша, которая и так была не в очень хорошем настроении, еле сдержала раздражение (опять охрана прошляпила каких-то полоумных). Дело в том, что сегодня был вроде бы как выходной и она собиралась пораньше сбежать с работы – смотаться к подружке на смотрины. У той появился новый хахаль, а у него, как выяснилось, есть приятель, немолодой, не особенно богатый, разведенный и с некоторыми проблемами в сексуальной сфере, короче, как раз то, что ей надо, чтобы, с одной стороны, быть «замужем», а с другой – не менять привычного образа жизни. Но шеф еще утром прозрачно намекнул, что вечер сегодня для нее закончится поздно и, скорее всего, в «Медведях» (загородном доме для приема почетных гостей). В принципе она была совершенно не против. Губернатор – мужчина видный и в самом соку, к тому же подобное «неформальное» общение приносило кое-какие дивиденды материального плана, но сегодня… Итак, секретарша с трудом сдержала раздражение и, вымучив улыбку, которая ей самой казалась вполне приветливой, вежливо спросила:
– Вы к кому, господа?
Тот, что стоял на своих ногах, улыбнулся в ответ и без какой-либо натуги в голосе (что было, в общем-то, необычно, поскольку кабинет губернатора располагался на четвертом этаже старого, еще сталинской постройки, здания областной администрации, и ему пришлось волочь на себе эту безногую обузу аж двенадцать лестничных пролетов) ответил:
– Этот человек – кавалер ордена Андрея Первозванного с мечами Григорий Изгаршин. Мы идем к губернатору.
Секретарша, внутренне воздев руки к небу, незаметно надавила кнопку вызова охраны и, повторив (опять безуспешно) свое покушение на приветливую улыбку, терпеливо пояснила:
– К сожалению, губернатор сейчас занят и не может вас принять. У него серьезное совещание.
– Майор снова улыбнулся в ответ, но на этот раз с некоторой иронией: – Ничего, мы подождем.
Секретарша снова надавила кнопку (что они там, заснули, что ли?) и ответила, уже не пытаясь скрыть раздражение:
– Боюсь, сегодня у губернатора слишком плотный график и вряд ли найдется время вас принять.
В этот момент двери приемной распахнулись и на пороге появились два сержанта-милиционера. Секретарша облегченно вздохнула, но военный не обратил на них никакого внимания. Зато на его щеках задвигались желваки, а тон внезапно стал сух и холоден.
– Извините, сударыня, а вы когда-нибудь читали Указ Императора о статусе кавалера ордена Андрея Первозванного?
Секретарша сердито поджала губы:
– Нет и не испытываю никакого желания. – Она повернулась к милиционерам: – Проводите, пожалуйста, наших гостей к выходу.
Но те, вместо того чтобы тут же кинуться на этих придурковатых посетителей, почему-то замялись, а майор вздохнул и небрежным жестом, как будто у него на шее не висело как минимум килограммов шестьдесят живого веса, извлек из кармана мобильный телефон:
– Прошу прощения, я должен сделать один звонок…
То, что произошло в следующие полчаса, не могло присниться секретарше даже в самом кошмарном сне. Через десять минут из кабинета выскочил как ошпаренный губернатор. Затормозив на пороге, он окинул приемную затравленным взглядом, а затем, точно мартовский заяц, скакнул к странным посетителям, скромно устроившимся на дальнем диванчике под охраной двух милицейских сержантов, которые вели себя с этими гостями словно заторможенные. (Секретарша даже собиралась сразу по уходе этой парочки позвонить начальнику отделения и высказать ему все, что она думает о подобном вопиюще пренебрежительном отношении его подчиненных к своим обязанностям.) Подскочив к гостям, губернатор всплеснул руками и плаксиво запричитал:
– Ну что ж вы так?! Ну зачем же сразу… Разве мы не могли…
Майор неторопливо поднялся. В неторопливости этой было, однако, некое странное величие. Вот так же неторопливо выходит из своей защищенной шахты стартующая межконтинентальная баллистическая ракета.
– Извините, уважаемый, но мы попытались действовать в соответствии со статусом кавалера ордена Андрея Первозванного. Однако, как оказалось, ваш персонал совершенно не осведомлен о том, что, согласно пункту «Г» статьи шестой статуса, кавалер ордена Андрея Первозванного имеет право внеочередного обращения к губернатору, прокурору, начальникам управлений Внутренних дел и Службы безопасности и председателю суда территории. – Майор перевел дыхание. – Я не говорю уж о том, что вы либо ваши некомпетентные (он выделил это слово голосом) подчиненные нарушили еще несколько статей статуса. Так что во всем, что произошло, вы должны винить только себя.
Секретарша не верила своим глазам. Губернатор, всегда такой важный, преисполненный уверенности в себе мужчина (даже занимаясь с ней сексом, он не терял своей барственной вальяжности), стоял сейчас, переминаясь с ноги на ногу, перед каким-то общевойсковым майором, и на лице его было испуганное выражение проштрафившегося школьника Однако этот майор, похоже, не видел в этом ничего необычного.
– Вы до сих пор не поняли, что вот уже три года живете в Империи, а не в том бардаке, что был до нее. И что каждый гражданин Империи вправе ожидать, что гарантированные ему Императором права будут соблюдаться полностью и неукоснительно. – Майор сделал короткую паузу, не спуская с губернатора несколько брезгливого взгляда, затем заговорил снова: – Подумайте вот о чем, уважаемый (это слово майор произносил с интонацией, не очень-то соответствовавшей его смыслу): Император царствует уже третий год, и за все это время на свет появилось дай бог три десятка документов, на которых стоит его личная подпись. Даже под Конституцией стоят подписи выборных Земского собора. Неужели вы не задумывались, почему это так? – Он покачал головой. – А все дело в том, что Император, ставя свою подпись, дает таким образом личную гарантию того, что этот документ будет выполняться неукоснительно. – Под суровым взглядом майора стоявший перед ним хозяин огромного региона, на территории которого уместилась бы добрая треть, а то и побольше, европейских государств, нервно дернулся. – Я – офицер Его Величества, – продолжал между тем майор. – Я – один из тех, кто принес ему присягу. И он, – тут майор повернулся в сторону безногого инвалида, которого принес в эту приемную на своих собственных руках и который смотрел сейчас на все происходящее круглыми ошалевшими глазами, – тоже. И мы готовы и будем делать все, чтобы слово Императора осталось истинным словом императора.
Майор замолчал, еще раз окинул всех присутствующих взглядом (у секретарши, несмотря на бог весть какие неприятности, которые обрушатся на ее голову из-за этого человека, как-то сладко заныло внизу живота) и повернулся к инвалиду:
– Ну, до свидания, Гриша. Через месяц приеду на новоселье. – Он усмехнулся и развел руками. – Раньше никак не смогу, ты уж извини. – После чего повернулся и твердым шагом направился к выходу.
Когда за его спиной захлопнулась створка высокой, в полтора человеческих роста, двухстворчатой двери приемной и секретарша смогла наконец оторвать взгляд от стройной фигуры, затянутой в столь неотразимо сидящую на ней военную форму нового, только что принятого образца, она поразилась перемене, произошедшей с губернатором. Его дородная фигура напоминала надувную резиновую куклу, из которой выпустили воздух. Он посмотрел потухшими глазами на инвалида, неловко притулившегося на диванчике, потом повернулся к ней и убитым голосом произнес:
– Пригласите ко мне Мищева (это был вице-губернатор по капитальному строительству) и Бултакова (руководитель областного отделения пенсионного фонда)… немедленно! – после чего повернулся и, сгорбившись, прошаркал в свой кабинет, предоставив находившимся в приемной гадать, что могло столь разительно изменить поведение этого человека, властного и не терпевшего ничьих возражений. А еще все впервые почувствовали, что в этой стране действительно что-то переменилось и что на одной восьмой части суши наконец-то появился кто-то, у кого нашлось время для тех, кого еще со времен Гоголя и Достоевского принято называть «маленьким человеком». А то, что, как оказалось, этот «кто-то» не одинок, только укрепляло это ощущение.